В ноябре 2015 года исполняется 95 лет с начала Исхода Русской армии из Крыма.
Перекопско-Чонгарская (7 ноября-17 ноября 1920 года) наступательная
операция войск Южного фронта РККА под командованием М. В. Фрунзе во время
Гражданской войны против Русской армии генерала П. Н. Врангеля с целью прорыва
Чонгарских укреплений, фортификаций на Перекопском перешейке и Сиваше привела к
занятию красными Крыма. После взятия советскими войсками Перекопского
перешейка, Белая Армия начала эвакуацию своих войск.
 |
| Д. Белюкин "Белая Россия. Исход" 1992 |
С 13 по 17 ноября 1920 года проходила Крымская, или Севастопольская
эвакуация морем частей Русской армии и сочувствующего ей гражданского населения
из Крыма. Операция была заранее проработана и спланирована штабом генерала П.
Н. Врангеля, поэтому её выполнение прошло на высоком уровне. За время эвакуации
из портов Крымского полуострова (Севастополь, Евпатория, Керчь, Феодосия, Ялта)
вышло 126 судов, почти 150 тысяч человек спешно покинули Родину. Многие
участники Крымского исхода отмечали, что эвакуация военных и гражданских
проходила мирно. Никого не принуждали выезжать или оставаться. На суда этой
русской эскадры были погружены войска, семьи офицеров, часть гражданского
населения крымских портов.
Погрузка лазаретов, многочисленных управлений и служб, а также населения
шла довольно организованно и в полном порядке. Отвратительные сцены,
происходившие при эвакуации из Одессы и Новороссийска, когда люди давили,
выбрасывали за борт друг друга в Крыму не повторились, хотя отдельные эксцессы
имели место, как имели место грабежи и погромы. В Симферополе грабежами
занимались выпущенные из тюрьмы заключенные, в Алуште и Ялте грабили винные
погреба, а в Севастополе грабили склады американского Красного Креста.
 |
| П. Н. Врангель на Графской пристани в Севастополе.1920 г. |
Последние месяцы белого Крыма неразрывно связаны с именем генерала
барона Петра Николаевича Врангеля. Сменив своего предшественника – генерала
Антона Деникина, на посту главнокомандующего весной 1920 года, Врангель проявил
себя не только как опытный военачальник, но и как замечательный организатор,
который сумел в условиях катастрофы фронта и тыла осуществить невозможное:
получив в наследство от своего предшественника деморализованную и разбитую
армию, в предельно короткие сроки восстановил ее дисциплину и боеспособность. «Выдающейся храбрости. Разбирается в
обстановке прекрасно и быстро, очень находчив в тяжелой обстановке» – писал
о главнокомандующем Русской армии в Крыму – бароне Врангеле один из его прежних
командиров в Первой мировой войне. Эти качества барона спасли тысячи жизней и в
трагические дни ноября 20-го на полуострове.
 |
| Севастополь. Графская пристань. 1920 год |
11 ноября 1920 года началась подготовка к погрузке на корабли. На
основании данных, полученных от начальника Морского управления и командующего
Черноморским флотом, вице-адмирала Михаила Кедрова, Врангель распределил тоннаж
по портам. Для погрузки в Керчи отводилось 20 тыс. тонн, в Феодосии – 13 тыс.,
в Ялте – 10 тыс., в Севастополе – 20 тыс., в Евпатории – 4 тыс. Кроме того,
главнокомандующий дал указание разработать порядок погрузки тыловых и
гражданских учреждений, больных, раненных, особо ценного имущества, запасов
продовольствия и воды. Для эвакуации задействовались не только имеющиеся в
наличии корабли, но и иностранные военные суда.
В Севастополе улицы патрулировали чины комендатуры, казаки и юнкера.
Случаи мародерства немедленно пресекались. На улицах, примыкавших к порту, было
поставлено оцепление, пройти через которое можно было, только имея при себе
специальные пропуска. С раннего утра 13 ноября по улицам Севастополя начали
передвигаться повозки и группы людей, направлявшихся в сторону порта. Желающие
выехать записывались в штабе генерала Скалона, и их количество оказалось столь
велико, что уже тогда стало ясно, что расчеты Южнорусского правительства и
штаба Врангеля будут значительно превзойдены, а тоннажа судов может оказаться
недостаточно. Днем 13 ноября в Севастополь прибыли перегруженные людьми
последние поезда, в том числе поезд командующего 1-й армией генерала Кутепова.
С утра следующего дня стали проходить на погрузку воинские части.
Следовали они в образцовом порядке, не останавливаясь и не растягиваясь. Их
встречали специально выделенные офицеры и провожали прямиком к пристани. К 14
часам 14 ноября 1920 года погрузка на корабли была завершена. Несколькими
часами ранее, в 10 утра, Врангель объехал на катере грузящиеся суда, затем вернулся
на Графскую пристань, где в это время снимались последние заставы юнкеров.
Главнокомандующий обратился к ним с речью:
«Оставленная всем миром,
обескровленная армия, боровшаяся не только за наше русское дело, но и за дело
всего мира, оставляет родную землю. Мы идем на чужбину, идем не как нищие с
протянутой рукой, а с высоко поднятой головой, в сознании выполненного до конца
долга. Мы вправе требовать помощи от тех, за общее дело которых мы принесли
столько жертв, от тех, кто своей свободой и самой жизнью обязан этим жертвам…»
Днем Врангель с сопровождавшими его офицерами вновь погрузился на
катер, который доставил барона на борт крейсера «Генерал Корнилов». Судно
простояло на рейде до ночи, и после того, как бухту покинули почти все корабли,
снялось с якоря. Но взяло курс не к берегам Турции, а в Ялту и Феодосию.
Врангель пожелал лично убедиться, что и здесь погрузка прошла успешно.
Крейсер «Генерал Корнилов», как и его пассажиры, прошел непростую
историю. Построенный в начале ХХ века, он носил имя «Очаков». Именно на нем
выступил лейтенант Петр Шмидт. Во время Первой мировой войны крейсер
(переименованный в «Кагул») стал разведывательным и дозорным, обстреливал
вражеские корабли и турецкое побережье. Попав во флот «белого» движения,
корабль получил новое имя – «Генерал Корнилов». Пройдя через руки французского
правительства, крейсер в 1929 году был отправлен на слом при согласии советской
комиссии. Но его часть в Россию всё же попала. В 2004 году Андреевский флаг с
крейсера был передан в Центральный военно-морской музей Санкт- Петербурга.
В самом начале эвакуации при распределении кораблей между различными
лицами и учреждениями «Генерал Корнилов» был предназначен специально для
главнокомандующего, его личного штаба, командующего флотом со своим штабом и
для некоторых лиц из центральных управлений: генерал-квартирмейстера, высших
чинов оперативного отделения, генерала Скалона и для некоторых других. Во время
самой эвакуации, когда выяснилось громадное число желающих выехать из Крыма, как
служащих центральных учреждений, так и частной публики, а также семей военных,
пришлось сделать исключение, и на «Генерале Корнилове» разместить лиц, не
попавших на другие корабли. Главным образом это исключение было сделано для
семей морских офицеров, но потом уже в последние дни разбирать не приходилось,
принимал и много посторонней публики, в результате чего «Корнилов» оказался
перегруженным, как и все другие корабли. Все палубы, трюмы, кубрики – все было
переполнено беженцами, вещами. Команда ютилась вперемежку с частной публикой.
Около кухни в каком-то закоулке были скучены даже свиньи – собственность
команды.
Воспоминания о последних часах в России неизменно печальны: «Но было гордое сознание, что мы честно
исполнили свой долг. Генерал Врангель подошел к нам на своей яхте «Кагул» и
сказал нам несколько слов. Борьба не кончена. «Ура» было ему ответом. Люди
гвардии запели национальный гимн. Это было волнующе. Крым исчезал в вечернем
мареве. Мы покинули Россию навсегда…». (Поручик Сергей Мамонтов)
Сложно проходила эвакуация из Феодосии и Керчи. Здесь уже шли погромы,
пытались распоряжаться вышедшие из подполья большевистские военно-революционные
комитеты. Поэтому, чтобы обеспечить погрузку, врангелевцам пришлось
восстанавливать элементарный порядок. Кроме того, эвакуацию осложняли скверные
погодные условия. Из Азовского моря в Керченский залив течение нанесло большое
количество льда, который заставлял суда дрейфовать. Некоторые из них вскоре
сели на мель. Определенные трудности сопровождали погрузку на корабли в Ялте и
Евпатории. Как и в соседних портах, здесь остро ощущалась нехватка судов, воды
и угля. И все же эвакуация их этих портов прошла относительно спокойно.
Последние корабли Русской эскадры отплыли от крымских берегов 17
ноября 1920 года. Генералу Врангелю удалось эвакуировать с полуострова 145 693
человек, не считая судовых команд. В том числе около 50 тыс. чинов армии, свыше
6 тыс. раненных, остальные – служащие различных учреждений и гражданские лица и
среди них около 7 тыс. женщин и детей. Из флота юга России ушли все суда,
которые смогли устоять на воде: 66 вымпелов (18 боевых судов, 26 транспортов и
22 мелких судна), 9 торгово-пассажирских пароходов, мелкие суда торгового флота
и почти все частновладельческие.
На кораблях условия у беженцев были разные: «Я не говорю про американские пароходы, на которых беженцы пользовались
всеми удобствами и даже комфортом… Это – иностранные пароходы, и пассажиры их –
случайные счастливцы… Но, казалось бы, на русских судах условия эвакуации
должны были быть более или менее одинаковы. Между тем на одних пароходах была
грязь, давка и голод, и лишний багаж сбрасывали в море. На других же была и
вода, и провиант, и разрешали брать с собой все, что угодно», — писал в
своих воспоминаниях Петр Семенович Бобровский, один из руководителей
Симферопольской городской думы. Кто-то смог выехать лишь с одним вещевым
мешком. А у кого-то оказались захвачены с собой и мебель, и дуговые
электрические фонари, и клетки с курами. Из-за этих «запасливых» людей на
кораблях многим не хватило места.
«Все пароходы были битком
набиты, некоторые оказались на полпути без воды и без угля… Люди стояли плечо к
плечу. Я думал, что это временно, что их разместят по каютам. Но потом я узнал,
что каюты были уже переполнены, и все эти люди так и доехали до Константинополя,
стоя в страшной тесноте на палубе», – вспоминал П. С. Бобровский.
Путь на чужбину был трудным. Перегруженные людьми и ценным имуществом,
корабли добирались до берегов Турции в течение нескольких дней. Скученность,
теснота, отсутствие бытовых удобств, не были единственными проблемами, которые
военным и беженцам пришлось испытать на себе. Не хватало питьевой воды и
провизии. В день на человека выдавалось по стакану жидкого супа и по нескольку
галет. Через четыре дня такого питания те, кто не имел с собой никаких съестных
припасов, уже не могли подняться, чтобы сделать глоток свежего воздуха. Сложнее
всего приходилось тем судам, которые вышли из Керчи. Они попали в семибальный
шторм, в результате чего затонул эсминец «Живой», на борту которого находилось
260 человек.
Все корабли, ушедшие из Крыма, благополучно прибыли в Константинополь,
кроме одного. Миноносец «Живой» бесследно исчез в штормовом море. Но об этом
узнали, только достигнув берега, так как с кораблем не было радиосвязи. «Живой»
из-за неисправностей шел на буксире «Херсонес». В штормовом море буксирный
конец лопнул, а новый подать не получалось, и «Живой» был оставлен. Когда стало
известно о крушении, спасательные суда повернули к предполагаемому месту гибели
эскадренного миноносца, но корабль, его пассажиры и экипаж бесследно исчезли. Не
удалось найти ни одного человека.
Многие верили, что эвакуация – дело временное, и вскоре они вернутся,
чтобы продолжить борьбу. Лишь самые прозорливые понимали, что покидают Россию
навсегда.
Осколки империи
Значительная часть пассажиров покинула корабли в оккупированном
Антантой Константинополе, пополнив ряды белой эмиграции. В период с 8 декабря
1920 года по февраль 1921 года русская эскадра перебазировалась в тунисский
порт Бизерту.
По соглашению с французами и другими державами армия и беженцы
понемногу расселялись. Регулярные части шли в Галлиполи, донцы в Чаталджу,
кубанцы на остров Лемнос. Беженцы направлялись в лагеря и в Сербию. Штаб
буквально забрасывают просьбами о розыске родных и близких. Отвечать, конечно,
нет никакой возможности.
Те, кто побывал в Галлиполи и Чаталдже, рассказывали о всех ужасах
концентрационных лагерей. Спали в свиных хлевах, просто на голой земле.
Иностранцы дают мало и хлеба и остального продовольствия. Нет даже бани, чтобы
помыться и избавиться от насекомых.
И потянулись нудные, серые дни в беженских лагерях, на островах и в
самом Константинополе. У большинства в результате всего пережитого явилась
какая-то покорность судьбе, непротивление, и лишь немногие угарно проживали
последние деньги в блестящих ресторанах… И казалось, какой-то насмешкой звучали
звонкие и красивые слова последних приказов Русской армии для всех этих
несчастных, исковерканных, издерганных людей. Европа, которую они защищали
столько времени, не сумела и не захотела их понять. Русские оказались не нужны
ни одной стране. 145 тысяч человек рассеялись, как песок по континентам…
Русские в Бизерте
Расположенный на самом севере африканского континента тунисский город
Бизерта был основан финикийцами в IX веке до нашей эры, еще раньше Карфагена,
под именем Гиппон. В римскую эпоху стал Диаритусом, арабы окрестили его
Бензертой, при колониальном правлении Франции его назвали Бизерт.
На протяжении всей своей истории город притягивал пришельцев своим
выгодным географическим положением в центре Средиземноморского бассейна.
Попутные ветры часто заносили в Бизерту с ее удобной природной гаванью корабли
с мореплавателями, торговцами и завоевателями.
С конца 19 века с началом французского протектората, население Бизерты
стало пополняться европейцами. Новоотстроенный порт был открыт для
международной торговли. Волею судьбы в октябре 1897 года первый иностранный
визит в новый порт Бизерты нанес русский крейсер «Вестник». Кто бы мог тогда
предположить, что это название станет предзнаменованием для российского флота,
часть которого через 23 года встанет здесь на свою последнюю якорную стоянку.
В 1920 году десятки военных кораблей Черноморской эскадры России под
напором Красной Армии ушли из Севастополя в свое последнее плавание. После
скитаний по средиземноморским портам они были приняты в Бизерте и нашли приют в
местной гавани. Всего на их борту прибыло около 7 тысяч беженцев, в основном
военных, и более тысячи гражданских лиц.
Их встретил африканский климат, чужой язык и образ жизни,
настороженное отношение колониальных властей и местного общества. Так,
руководитель службы безопасности в Тунисе в своем письме, адресованном местным
властям, сообщил о своем подозрении, что «большинство прибывших из России
пропитано большевизмом», и предлагал укрепить предписанную к Бизерте
полицейскую службу политической безопасности.
Верные присяге русские моряки, несколько лет жившие на кораблях,
продолжали нести вахту. На борту своим чередом шла служба, даже работала школа
для детей. Она официально называлась «Прогимназия бывшего линейного корабля «Георгий
Победоносец». Но Бизертская эскадра была обречена. В октябре 1924 года, когда
Франция признала правительство большевиков, с кораблей был спущен андреевский
флаг. Еще примерно шесть лет на рейде Бизерты маячили силуэты российских судов,
пока их не разрезали на металлолом, а остатки военных и гражданских лиц сошли
на берег.
Они оказались в сложной ситуации. Прием на французский флот для
русских был закрыт, и даже на каботажном судне беженец не мог быть командиром.
Женщинам предлагались места гувернанток, экономок или прислуги.
«В поисках средств для
существования почти все прибывшие соотечественники оказались в равном
положении, невзирая на чины или образование. Только врачи могли надеяться на
работу по специальности. Престарелый генерал Завалишин просил место сторожа или
садовника. Генерал Попов, инженер-механик, как и 20-летний матрос Никитенко,
искали место механика. Алмазов, который когда-то готовил докторскую степень по
международному праву в Париже, был готов выполнять обязанности писаря. Многие
дамы подрабатывали дома, штопая одежду, стирали и гладили белье.
Мария Аполлоновна Кульстрем,
вдова бывшего градоначальника Севастополя, ходила по домам штопать белье. Все
ее дни были разобраны между французскими видными семьями города: Ануй, Лямбло,
Февр-Шалон. Ее дочь Евгения прожила в Бизерте до 90-лет. Отец Евгении – генерал
Кульстрем в свою бытность повелел установить в парках Севастополя специальные
поилки для кошек и собак. Спустя полвека эта женщина объезжала на велосипеде
улицы этого африканского города в поисках покинутых животных, чтобы приютить,
накормить, подлечить...» (из воспоминаний Анастасии Александровны Ширинской-Манштейн)
Пир победителей – Красный террор в Крыму
«Освобождение Крыма»; «последняя страница Гражданской войны»… Именно
так до самого краха СССР именовала победу над Врангелем и взятие полуострова
осенью 1920 года советская пропаганда. Пышно отмечались годовщины, писались
книги, снимались фильмы, слагались песни, стихи. Устраивались многолюдные
митинги, произносились речи. Целые поколения воспитывались в убеждении, что
только с приходом красных войск осенью 1920 года трудящиеся Крыма сбросили с
себя «ярмо угнетения» и зажили человеческой жизнью.
Реальность свидетельствует об ином. Не освобождение и не долгожданный
мир принесли жителям полуострова армии Южного фронта. Ликвидировав последний
оплот организованного сопротивления большевизму на юге России, победители
продолжили войну, теперь уже – с поверженным и безоружным врагом.
«Действовать со всей решительностью и беспощадностью», «вымести Крым
«железной метлой» – такие настроения преобладали среди большевистских
функционеров, чекистов и красноармейцев.
Обещания амнистии, данные накануне советским командованием, были
забыты, и практически сразу в Крыму развернулся массовый красный террор. Расстрелы
и казни приобрели поистине апокалиптические масштабы.
«В освобожденном Крыму еще
слишком осталось белогвардейщины, – писала 5 декабря 1920 года газета «Красный
Крым»… Мы отнимем у них возможность мешать строить нашу жизнь. Красный террор
достигает цели, потому что действует против класса, обреченного самой судьбой
на смерть, он ускоряет его погибель, он приближает час его смерти! Мы переходим
в наступление!»
Массовые расстрелы происходили по всему полуострову, превращенному
большевиками в громадный концлагерь. Уничтожались не только солдаты и офицеры
армии Врангеля, но и гражданское население: дворяне, священники, врачи,
медсестры, учителя, инженеры, юристы, предприниматели, журналисты, студенты.
Жертвами репрессий также стали рабочие. Те, во имя кого большевики и делали
революцию. Денно и нощно чрезвычайные «тройки» особых отделов десятками и
сотнями выносили смертные приговоры. Не было никакого следствия и суда. Единый
росчерк пера на анкете, которую заполнял арестованный, – и участь несчастного
была предрешена.
В Севастополе расстрелы происходили в районе Максимовой дачи (усадьбы
севастопольского градоначальника Алексея Максимова), на территории современного
Херсонесского заповедника, на городском, Английском и Французском кладбищах; в
Феодосии – на мысе Св. Ильи; в Судаке – на горе Алчак; в Симферополе – в
усадьбе Крымтаева (ныне затоплена водами Симферопольского водохранилища),
районе еврейского кладбища и за железнодорожным вокзалом; в Алупке – на опушке
леса возле бассейна Шаан-Канского водопровода; в Ялте – в имении нотариуса
Алексея Фролова-Багреева (расстрелянного здесь же вместе с супругой).
Террор в Крыму достиг своего апогея в период с конца ноября 1920 по
март 1921 года, затем пошел на спад. Точное количество жертв этой бойни едва ли
когда-нибудь будет известно. Называются разные цифры: 12, 20, 50, 70, 80, 120,
150 тыс. человек. Неоспоримо одно: по числу убийств и по степени жестокости и
организованности террор 1920–1921 годов был самым массовым и кровавым.
источник1, 2, 3
Комментариев нет:
Отправить комментарий