Литературная Масленица

Началась Масленица – пожалуй, единственный праздник, сохранивший истинный дух древней Руси. Семидневное веселье посвящено проводам холодной зимы и заканчивается символической встречей весны. С приходом христианства изменился только день празднования, который определяется в зависимости от начала Великого Поста.

Всю неделю положено есть блины, причем все дни имеют особое значение. В один день следует угощать золовок, в другой – отправиться в гости и т. д. Блины – часть ритуала, частичка призываемого на холодную землю Солнца. Согласно поверьям, не встретивший достойно Масленицу весь год проживет несчастным и замерзшим.

Ну, а в нашей библиотеке – литературная Масленица. Юмористические рассказы о блинах, писали: А. Аверченко «Блины Доди», А. П. Чехов «Глупый француз», «Блины», «О бренности (Масленичная тема для проповеди)», Н. А. Лохвицкая (Тэффи) «Блин», «Широкая масленица».

Приятного чтения и весёлой и душевной Масленицы!

А. П. Чехов. Глупый француз

Клоун из цирка братьев Гинц, Генри Пуркуа, зашёл в московский трактир Тестова позавтракать.

— Дайте мне консоме! — приказал он половому.

 — Прикажете с пашотом или без пашота?

 — Нет, с пашотом слишком сытно… Две-три гренки, пожалуй, дайте…

В ожидании, пока подадут консоме, Пуркуа занялся наблюдением. Первое, что бросилось ему в глаза, был какой-то полный благообразный господин, сидевший за соседним столом и приготовлявшийся есть блины.

«Как, однако, много подают в русских ресторанах! — подумал француз, глядя, как сосед поливает свои блины горячим маслом. — Пять блинов! Разве один человек может съесть так много теста?»

Сосед между тем помазал блины икрой, разрезал все их на половинки и проглотил скорее, чем в пять минут…

— Челаэк! — обернулся он к половому. — Подай ещё порцию! Да что у вас за порции такие? Подай сразу штук десять или пятнадцать! Дай балыка.. сёмги, что ли?

«Странно… — подумал Пуркуа, рассматривая соседа. — Съел пять кусков теста и ещё просит! Впрочем, такие феномены не составляют редкости… У меня у самого в Бретани был дядя Франсуа, который на пари съедал две тарелки супу и пять бараньих котлет… Говорят, что есть также болезни, когда много едят…»

Половой поставил перед соседом гору блинов и две тарелки с балыком и сёмгой. Благообразный господин выпил рюмку водки, закусил сёмгой и принялся за блины. К великому удивлению Пуркуа, ел он их спеша, едва разжевывая, как голодный…

«Очевидно, болен… — подумал француз. — И неужели он, чудак, воображает, что съест всю эту гору? Не съест и трёх кусков, как желудок его будет уже полон, а ведь придется платить за всю гору!»

— Дай еще икры! — крикнул сосед, утирая салфеткой масляные губы. — Не забудь зелёного луку!

«Но… однако, уж половины горы нет! — ужаснулся клоун. — Боже мой, он и всю сёмгу съел? Это даже неестественно… Неужели человеческий желудок так растяжим? Не может быть! Как бы ни был растяжим желудок, но он не может растянуться за пределы живота… Будь этот господин у нас во Франции, его показывали бы за деньги… Боже, уже нет горы!»

— Подашь бутылку Нюи… — сказал сосед, принимая от полового икру и лук. — Только погрей сначала… Что ещё? Пожалуй, дай ещё порцию блинов… Поскорей только…

 — Слушаю… А на после блинов что прикажете?

 — Что-нибудь полегче… Закажи порцию селянки из осетрины по-русски и… и… Я подумаю, ступай!

«Может быть, это мне снится? — изумился клоун, откидываясь на спинку стула. — Этот человек хочет умереть! Нельзя безнаказанно съесть такую массу! Да, да, он хочет умереть. Это видно по его грустному лицу. И неужели прислуге не кажется подозрительным, что он так много ест? Не может быть!»

Пуркуа подозвал к себе полового, который служил у соседнего стола, и спросил шёпотом:

— Послушайте, зачем вы так много ему подаёте?

 — То есть, э… э… они требуют-с! Как же не подавать-с? — удивился половой.

 — Странно, но ведь он таким образом может до вечера сидеть здесь и требовать! Если у вас у самих не хватает смелости отказывать ему, то доложите метрдотелю, пригласите полицию!

Половой ухмыльнулся, пожал плечами и отошёл.

 «Дикари! — возмутился про себя француз. — Они ещё рады, что за столом сидит сумасшедший, самоубийца, который может съесть на лишний рубль! Ничего, что умрёт человек, была бы только выручка!»

— Порядки, нечего сказать! — проворчал сосед, обращаясь к французу. — Меня ужасно раздражают эти длинные антракты! От порции до порции изволь ждать полчаса! Этак и аппетит пропадет к чёрту, и опоздаешь… Сейчас три часа, а мне к пяти надо быть на юбилейном обеде.

 — Pardon, monsieur1, — побледнел Пуркуа, — ведь вы уж обедаете!

 — Не-ет… Какой же это обед? Это завтрак… блины…

Тут соседу принесли селянку. Он налил себе полную тарелку, поперчил кайенским перцем и стал хлебать…

«Бедняга… — продолжал ужасаться француз. — Или он болен и не замечает своего опасного состояния, или же он делает всё это нарочно… с целью самоубийства… Боже мой, знай я, что наткнусь здесь на такую картину, то ни за что бы не пришёл сюда! Мои нервы не выносят таких сцен!»

И француз с сожалением стал рассматривать лицо соседа, каждую минуту ожидая, что вот-вот начнутся с ним судороги, какие всегда бывали у дяди Франсуа после опасного пари…

«По-видимому, человек интеллигентный, молодой… полный сил… — думал он, глядя на соседа. — Быть может, приносит пользу своему отечеству… и весьма возможно, что имеет молодую жену, детей… Судя по одежде, он должен быть богат; доволен… но что же заставляет его решаться на такой шаг?.. И неужели он не мог избрать другого способа, чтобы умереть? Чёрт знает как дешёво ценится жизнь! И как низок, бесчеловечен я, сидя здесь и не идя к нему на помощь! Быть может, его ещё можно спасти!»

Пуркуа решительно встал из-за стола и подошёл к соседу.

 — Послушайте, monsieur, — обратился он к нему тихим, вкрадчивым голосом. — Я не имею чести быть знаком с вами, но, тем не менее, верьте, я друг ваш… Не могу ли я вам помочь чем-нибудь? Вспомните, вы ещё молоды… у вас жена, дети…

 — Я вас не понимаю! — замотал головой сосед, тараща на француза глаза.

 — Ах, зачем скрытничать, monsieur? Ведь я отлично вижу! Вы так много едите, что… трудно не подозревать…

 — Я много ем?! — удивился сосед. — Я?! Полноте… Как же мне не есть, если я с самого утра ничего не ел?

 — Но вы ужасно много едите!

 — Да ведь не вам платить! Что вы беспокоитесь? И вовсе я не много ем! Поглядите, ем, как все!

Пуркуа поглядел вокруг себя и ужаснулся. Половые, толкаясь и налетая друг на друга, носили целые горы блинов… За столами сидели люди и поедали горы блинов, сёмгу, икру… с таким же аппетитом и бесстрашием, как и благообразный господин.

«О, страна чудес! — думал Пуркуа, выходя из ресторана. — Не только климат, но даже желудки делают у них чудеса! О страна, чудная страна!»

Тэффи. Блин

Это было давно. Это было месяца четыре назад. Сидели мы в душистую южную ночь на берегу Арно.

 То есть сидели-то мы не на берегу, – где же там сидеть: сыро и грязно, да и неприлично, – а сидели мы на балконе отеля, но уж так принято говорить для поэтичности.

Компания была смешанная – русско-итальянская.

 Так как между нами не было ни чересчур близких друзей, ни родственников, то говорили мы друг другу вещи исключительно приятные.

 В особенности в смысле международных отношений.

 Мы, русские, восторгались Италией. Итальянцы высказывали твёрдую, ничем

 несокрушимую уверенность, что Россия также прекрасна. Они кричали, что итальянцы ненавидят солнце и совсем не переносят жары, что они обожают мороз

 и с детства мечтают о снеге.

 В конце концов мы так убедили друг друга в достоинствах наших родин, что уже не в состоянии были вести беседу с прежним пафосом.

- Да, конечно, Италия прекрасна, – задумались итальянцы.

 - А ведь мороз, – он… того. Имеет за собой… – сказали и мы друг другу.

 И сразу сплотились и почувствовали, что итальянцы немножко со своей Италией зазнались и пора показать им их настоящее место.

 Они тоже стали как-то перешептываться.

- У вас очень много шипящих букв, – сказал вдруг один из них. – У нас язык для произношения очень лёгкий. А у вас все свистят да шипят.

 - Да, – холодно отвечали мы. – Это происходит от того, что у нас очень богатый язык. В нашем языке находятся все существующие в мире звуки.

 Само собой разумеется, что при этом приходится иногда и присвистнуть.

- А разве у вас есть «ти-эч», как у англичан? – усомнился один из итальянцев. – Я не слыхал.

 - Конечно, есть. Мало ли что вы не слыхали. Не можем же мы каждую минуту «ти-эч» произносить. У нас и без того столько звуков.

- У нас в азбуке шестьдесят четыре буквы, – ухнула я.

Итальянцы несколько минут молча смотрели на меня, а я встала и, повернувшись к ним спиной, стала разглядывать луну. Так было спокойнее. Да и к тому же каждый имеет право созидать славу своей родины, как умеет.

 Помолчали.

- Вот приезжайте к нам ранней весной, – сказали итальянцы, – когда всё цветёт. У вас ещё снег лежит в конце февраля, а у нас какая красота!

 - Ну, в феврале у нас тоже хорошо. У нас в феврале масленица.

 - Масленица. Блины едим.

 - А что же это такое блины?

Мы переглянулись. Ну, как этим шарманщикам объяснить, что такое блин!

- Блин, это очень вкусно, – объяснила я. Но они не поняли.

 - С маслом, – сказала я ещё точнее.

 - Со сметаной, – вставил русский из нашей компании.

Но вышло ещё хуже. Они и блина себе не уяснили, да ещё вдобавок и сметану не поняли.

- Блины, это – когда масленица! – толково сказала одна из наших дам.

 - Блины… в них главное икра, – объяснила другая.

 - Это рыба! – догадался, наконец, один из итальянцев.

 - Какая же рыба, когда их пекут! – рассмеялась дама.

 - А разве рыбу не пекут?

 - Пекут-то пекут, да у рыбы совсем другое тело. Рыбное тело. А у блина – мучное.

 - Со сметаной, – опять вставил русский.

 - Блинов очень много едят, – продолжала дама. – Съедят штук двадцать. Потом хворают.

 - Ядовитые? – спросили итальянцы и сделали круглые глаза. – Из растительного царства?

 - Нет, из муки. Мука ведь не растёт? Мука в лавке.

Мы замолчали и чувствовали, как между нами и милыми итальянцами, полчаса назад восторгавшимися нашей родиной, легла глубокая, тёмная пропасть

 взаимного недоверия и непонимания.

 Они переглянулись, перешепнулись.

 Жутко стало.

- Знаете, что, господа, – нехорошо у нас как-то насчёт блинов выходит. Они нас за каких-то вралей считают.

Положение было не из приятных.

 Но между нами был человек основательный, серьёзный – учитель математики. Он посмотрел строго на нас, строго на итальянцев и сказал отчётливо и внятно:

- Сейчас я возьму на себя честь объяснить вам, что такое блин. Для получения этого последнего берётся окружность в три вершка в диаметре. Пи-эр квадрат заполняется массой из муки с молоком и дрожжами. Затем всё это сооружение подвергается медленному действию огня, отделённого от него железной средой. Чтобы сделать влияние огня на пи-эр квадрат менее интенсивным, железная среда покрывается олеиновыми и стеариновыми кислотами, т. е. так называемым маслом. Полученная путём нагревания компактная тягуче-упругая смесь вводится затем через пищевод в организм человека, что в большом количестве вредно.

Учитель замолчал и окинул всех торжествующим взглядом.

 Итальянцы пошептались и спросили робко:

- А с какою целью вы всё это делаете?

Учитель вскинул брови, удивляясь вопросу, и ответил строго:

- Чтобы весело было!